Марину Челнокову из села Ленино по традиции можно было бы назвать матерьюгероиней. Но даже этот почетный титул не может показать истинный масштаб удивительной женщины. Да, у нее всего один кровный сын. Но зато еще 18 раз (!) Марина Владимировна брала под крыло чужих детей и возвращала им самое ценное — веру в людей.
Назад, в деревню!
Психолог Челнокова планировала жизнь в Москве — в далеком 1994 году перебралась туда с 5‑летним сыном на руках. Открыла свое рекламное агентство, купила квартиру. Но судьбе было угодно смешать так ровненько разложенные карты: в 2008 году друг за другом умерли брат и отец Марины…
В селе Ленино осталось 100 квадратных метров наследства — дом с гнилыми полами и крошащимся потолком. И гектар земли. Покупать это добро никто не жаждал, и Челнокова на лето приехала в село, чтобы подлатать избу. Тогда‑то и произошла эпохальная встреча, перевернувшая всю ее дальнейшую жизнь.
“На улице я увидела 14‑летнюю соседскую девочку, которую знала с рождения, — вспоминает Марина Владимировна. — Мы разговорились. Оказалось, ее родители спились, мать лишили прав, девочку отправили сначала в детдом, потом в приемную семью. А та через некоторое время вернула ее в казенное учреждение…”
Аленка стала приходить в гости к Челноковой, потом приезжала на выходные — уже как домой. А однажды спросила: “Можно я тебя познакомлю со своим парнем?” — высшая степень доверия!
На новый год из Москвы приехал сын Марины Саша, ребята сдружились. А вскоре парень сказал маме: “Так в этом доме хорошо — я ж тут каждое лето проводил. Давай сюда переедем!”
И зов души пересилил прагматизм: Марина продала бизнес, перевезла вещи в Ленино, сделала в доме капремонт, открыла в Пензе новое рекламное агентство. Александр руководит им и по сей день.
Первые ласточки
Жизнь наладилась: Алена училась на первом курсе колледжа и числилась в детском доме. Однажды она спросила Марину: “Можно я привезу свою подружку в гости?” Оказалось, у Насти тоже родители пьют, и та, видя, что никому не нужна, сбежала из дома.
Девушка приехала вечером — поболтали, чаю напились. И только наутро Марина заметила у гостьи на руках многочисленные ожоги: и зарубцевавшиеся, и красные, свежие. Видя ужас в глазах хозяйки, Анастасия отмахнулась: “Это я на работе”.
Выяснилось: чтобы выжить, девочка устроилась в пекарню — трудилась там с 5 утра, доставала хлеб из печей. А так как засыпала на ходу, то периодически задевала раскаленные противни. “Переезжай ко мне”, — оправившись от потрясения, сказала Марина Владимировна.
Семья стала еще крепче. Аленка — это человекдуша: никогда не пройдет мимо котенка или ребенка с расстегнутой курткой, всем поможет. Настя — хозяюшка, дома всегда все натерто до блеска. Марина с сыном работали в рекламном агентстве. Девочки раздавали листовки, проводили промоакции в магазинах, Аленкин парень помогал чинить машины. Все деньги шли в общий котел, но их не хватало. Доходило до того, что подружки вставали на рассвете, собирали ягоды на заброшенных дачах и продавали на рынке. Спасал, конечно, и свой огородик.
Парень Алены окончил институт, Саша — московскую академию, девчонки — аграрное училище. Потом все устроились на работу, и в финансовом плане стало гораздо легче.
Дети с сюрпризами
Взять ребенка из детского дома внезапно, опять за чаем, предложила сердобольная Алена. “Я и не думала об этом, — признается Марина. — Сошлись на гостевой опеке на лето. Обратились в опеку, я собрала пакет документов и получила заключение на двоих детей. Детдомовцы в то время отдыхали в летнем лагере — туда мы с Аленой и поехали. Вошли в ворота, кругом бегают ребятишки. Как и кого выбирать?
Видим, сидят две девчонки. “В семью хотите?” — спрашиваю. “Хотим!” — аж замерли обе. “Ну, тогда бегом за вещами!” — говорю. Даже их имен не спросила…”
А потом начались сюрпризы.
Одна из девочек, Лена, забеременела в 17. Марина понимала, что с рождением ребенка она бросит учиться и повторит судьбу кровной матери, которая родила семерых, спилась и умерла. “Но это была уже моя дочка, и я не могла сказать ей: “Сама расхлебывай!” — вздыхает героическая мама. — В среде приемных родителей часто звучит выражение: “Гены пальцем не сотрешь”. Но я придерживаюсь мнения, что человек — это не животное! Я бросилась в опеку, рассказала про ситуацию.
А когда вернулась домой, Лены там уже не было. Как выяснилось, ей успели позвонить из опеки и сказать, что приемная мать хочет сделать ей аборт. Или отобрать ребенка и сдать в детдом.
“К счастью, я нашла дочку, и мы отправились к молодому отцу. Тот признал ребенка.
Сыграли свадьбу. Счастливо живут: у них дом, большое хозяйство — возится с птицей, кроликами, поросятами с утра до ночи. Кстати, Лена получила среднеспециальное образование”.
Вторая девочка из лагеря оказалась без диагнозов, но уже с двумя “уголовками” (воровство). В детдом ее сдала родная мать. “Прискорбно, что от приемных родителей утаивают правду о детях! — восклицает Марина Челнокова. — Вот я с удовольствием возьму юного вора, если буду знать, что он вор. Тогда будет понятно, как себя с ним вести. А если от меня такую биографию утаили, я невольно могу спровоцировать ребенка тем, что в доме все ценности будут на виду.
Ложь во благо сотрудников детдомов не спасает детей, а калечит: знаете, сколько потом возвратов? Жуткое количество! И это по всей стране…”
С дочкой все наладилось, сейчас она замужем, живет в Самаре, родила девочку.
Приемные дети выросли, а мама уже не могла остановиться: у нее включился комплекс супермена — хотелось спасти весь мир!
“Возьми меня к себе!”
Наша героиня снова отправилась в тот же самый детский дом, и ее опять окружила толпа подростков: “Вы за кем приехали?” Марина, теребя в руках разрешение на двух человек, пожала плечами: “Да за кем‑нибудь”.
“Тут ко мне поворачивается длинный худющий юнец с выбритым затылком, в обтягивающих штанах, бесформенной куртке, с тоннелем в ушах, пирсингом, татуировкойрукавом и говорит: “Вот меня возьми!” — вспоминает Челнокова. — Я без лишних разговоров отвечаю: “Собирайся”. “А Лерку заодно?” — поинтересовался подросток. “И ей скажи, чтобы в дорогу готовилась”, — отреагировала я, хотя даже в глаза ребенка не видела.
Уже по дороге домой выяснилось, что худой юнец — это… девчонка по имени Виктория. Несчастный поломанный ребенок: из детдома ее забрали трехмесячным младенцем, а в 14 лет… вернули! Вика говорит, что в приемной семье родители постоянно сравнивали ее со своей родной внучкой, и понятно, в чью пользу были сравнения. Вика из кожи вон лезла, чтобы доказать, что она тоже хорошая, послушная, нужная. А ее били. Но и эти наказания она воспринимала как любовь — в момент экзекуции на нее хотя бы обращали внимание…
А потом пришел безжалостный пубертат — с татуировками, эпатажем, декларациями об однополой любви. Но мама вместо того, чтобы обнять, поговорить, услышать крик души, отвезла ее обратно в детдом — ничего не объясняя.
“Девочка рвалась в ту семью, регулярно к ним ездила, помогала, а мне говорила, что я никогда не стану для нее матерью, — качает головой Марина Челнокова. — Но через год тщетных попыток поняла, что возврата нет. И возненавидела весь мир и себя. На то, чтобы “оттаять” ее, ушли долгие месяцы”.
Молчунья заговорила
Затем в семье появились еще два паренькаподростка. А во время следующего визита в детдом к Марине вышел… коротко стриженный гном в трусах. Смотрел исподлобья, молчал, моргал. “Я даже не поняла, мальчик это или девочка, — вспоминает женщина. — Я присела на корточки: “Привет, как тебя зовут?” Вместо ответа гномик ухватил меня за руку и не отпускал, по‑прежнему сверля взглядом”.
Тут налетела нянечка и обрушилась на малыша: “Кто тебе разрешал одной выходить?!” Взяла девочку за руку, стала силой отцеплять от меня. Я пресекла это, а сама с удивлением думаю: “Я ж не люблю маленьких детей — на подростках специализируюсь…” Словно услышав мои мысли, нянечка бросила: “Не советую. Она умственно отсталая. Никогда говорить не будет”. Стряхнув оцепенение, я взяла девочку на руки и отправилась к начальству: “Беру ее в гости на лето”.
Меня отправили на инструктаж к медсестре: та минут пять перечисляла, какие таблетки давать Кате утром, какие перед сном, как разводить лекарство, чтобы вливать в рот из шприца.
Приехав домой, я собрала всех и устроила семейный совет. Гробовую тишину нарушил старший сын: “Ты понимаешь, что если мы ее не возьмем, то она будет в доме инвалидов отсталым ребенком?” И в нашем доме появилась еще одна девочка.
Через полгода молчунья Катя… заговорила. Потому что вся семья подключилась: кто‑то с ней книжки читал, кто‑то кубики собирал. Она никогда не была одна.
Сейчас девочка учится во втором классе в обычной школе — правда, по своей программе и другим учебникам, но и о таком даже не мечталось. За партой с ней сидит специально обученный тьютор (индивидуальный наставник) — он повторно объясняет ученице то, что она не поняла, рисует с ней, лепит…
На медкомиссии, которую проходила Катя, сказали, что помимо тьютора и школьного психолога ей нужны еще логопед и дефектолог. А их в учебном заведении нет. Тогда к делу подключился сын Марины Александр — взрослый уже дяденька. Он нашел в Интернете программу каких‑то светил и усердно занимался с Катей каждые выходные целый год.
“А еще по закону в классе, где учится ребенок с задержкой развития, должно быть не более 12 человек, — добавляет многодетная мама. — Директору пришлось поделить первый класс надвое. Все шло идеально: дочка успешно проходила свою программу и даже выхватывала что‑то из общеобразовательной, учительница была в восторге от Катиной доброты и старательности.
А в августе, чтобы набрать силы перед новым учебным годом, семья уехала на море. “В те дни мне позвонили и сообщили, что два класса снова объединили в один: якобы нет денег на ставку второго учителя, — качает головой Марина Владимировна. — Оказалось, без меня провели два собрания, родителям объявили, что Катя выздоровела, все диагнозы сняты и класс будет объединен. Ссылались на какие‑то документы.
Окольными путями я выяснила, что решение объединить классы приняли в самых последних числах августа, а за день до 1 сентября уволили вторую учительницу. Дети из второго “подкласса” рыдали — не хотели идти к новому наставнику.
Я пошла напрямую к директору, а он сказал, что было принято постановление о малокомплектных школах: если в классе больше 17 человек, учителям доплачивают 5000 в год. Вот и приняли такое решение.
Начальник отдела образования эту затею одобрил. Но, видя, что я уже собралась в прокуратуру, директор школы собрал родителей двух классов и вынес соломоново решение: “С завтрашнего дня занимаемся по нелинейному расписанию”. Это значит, что ребенок каждый день ходит на уроки к разному времени! Работающие родители запаниковали. Мне стали названивать мамы и папы и истерить по поводу того, что проще мою Катю отправить в интернат, чем 26 других детей будут из‑за нее страдать.
Я написала заявление в прокуратуру — его переправили в Минобр. А оттуда мне ответили, что уладить этот вопрос рекомендовано… директору школы. Получался замкнутый круг”.
Кате тяжело в большом коллективе, но она очень старается. Правда, приходит из школы и тут же обессиленно ложится спать. Она изрядно сдала, даже свою программу не одолела. Но мама верит, что все получится: главное, что учителя и директор относятся к девочке с теплотой.
Ванин кошмар
После Кати в доме появилась девочка из кризисного центра Челябинска — сейчас Даша оканчивает школу. А затем позвонил директор спасского детдома: “Марин, забери, пожалуйста, одну девочку — 40 раз уже сбегала от нас. Я больше не могу!”
Так в гостеприимном доме стало больше на одну Настю — ей было почти 18. И всего 7 классов за спиной. “За осень мы с ней “сдали” 8 класс, с января по май окончили девятый. А сейчас она учится в московском колледже! — продолжает удивлять Марина Челнокова. — Потом к нам пришла 12‑летняя Лида и сказала с порога: “Если ты меня не возьмешь, я убегу от опекуна и не знаю, что со мной будет”. Конечно, взяла. Следом подтянулся ее брат Егор…”
Сарафанное радио вещало уже во весь голос: Марине Владимировне кто‑то кинул ссылку на программу Ольги Шелест “Право на маму”. Там рассказывалось про Ваню из Сызрани. И пензячка поехала вызволять его из казенного плена.
“Раньше я могла приехать в детдом с подарками, поиграть с детьми, пообщаться и незаметно к кому‑то присмотреться, — вздыхает многодетная мама. — Но два года назад приняли какое‑то дурацкое, на мой взгляд, решение, по которому знакомство в детдоме происходит теперь иначе. Я подбираю ребенка по базе в опеке. Жду в холле. Мне приводят человека за ручку, сажают рядом и велят: “Общайтесь!”
Господи, ну и что ребенок может сказать чужой тете? А мне что, его сразу обнимать нужно? А если потом не возьму? Вот и сидим оба напряженные, дышать боимся, стараемся держать лицо. Так мне и вывели молчаливого и грустного Ваню. Отодвинулся от меня, сверлит взглядом свои кроссовки. Я спросила: “Поедешь ко мне в гости?” — “Поеду”. Даже глаз не поднял.
Дома выяснилось, что Ваня до чертиков боится закрытых дверей. Мать постоянно закрывала его в комнате, когда к ней приходили друзьянаркоманы. Как только у нас кто‑то при нем затворял дверь, Ваня впадал в истерику и бежал прятаться в шкаф!”
Но это, дорогие читатели, верхушка трагического айсберга… После очередных “посиделок” мама Вани умерла. Друзья ретировались. А мальчик двое суток (!) провел в закрытой комнате с трупом… Он все помнит, и его психику от распада спасло только то, что ребенок не понял, что произошло.
“Я проснулся, захотел есть, стал маму будить, а она не встает, — рассказывал Ваня. — Я плакал, кричал, стучал в дверь, но никто не приходил. А потом опять была ночь, потом снова день, у меня силы кончились плакать, я просто сидел рядом и пытался разбудить маму. Наконец кто‑то пришел, я закричал, заплакал, и они выбили дверь…”
Битва титанов
За прошлый год удивительная семья увеличилась еще на двоих детей. Оказалось, что у Леры есть 10‑летний брат Даня, который живет в детдоме в Саратове. “Сейчас процедура оформления очень длинная, — говорит Марина Владимировна. — С момента подписания согласия ребенка полтора месяца возят по врачам — перестраховываются, чтобы потом родители не предъявляли претензии к детдому. Они это считают профилактикой возвратов. На самом деле это чудовищно!
Представьте себе, к 10‑летнему мальчишке приезжает мама и говорит: “Я заберу тебя домой”, а потом полтора месяца ни слуху ни духу. Естественно, начинаются издевательства от старших: “Что, домой собрался? Да не нужен ты ей, дурак! Поиграла с тобой, а сама с другим ушла”.
Зная эту ситуацию, я звонила Дане каждый день. Дай бог здоровья сотрудникам детского дома в Балакове! Они искренне радеют за детей, от всего сердца хотят их поскорее определить в семью: за месяц все было готово.
Но за несколько дней до этого умерла моя тетя, а у нее в опеке был мальчик — я знала его. На руках у меня — разрешение только на одного ребенка. В Балакове ждет Даня, а тут — этот никому не нужный 14‑летний ребенок. При этом мне еще и похороны нужно было устроить — кроме меня некому.
В общем, поставили мне ультиматум: выбирай одного! Это была битва титанов. Я такую борьбу начала! Всех поставила на уши! И в ноябре 2019‑го у меня стало на двух сыновей больше”.
“Мама, они меня не заберут?”
Жалобы Марины Челноковой в Минобр по поводу ситуации с Катей не прошли бесследно: в ведомство пришла анонимка, где сообщалось, что у многодетной мамы дети грязные, голодные и даже пьяные. “Любопытно, — едко замечает Марина Владимировна. — Столько лет нам от отдела образования и от областных ведомств выдавали грамоты, большие чиновники лично мне руку жали. Но, как только я стала бороться с системой, на меня тут же обрушились проверки.
Обычно опека наведывается в подконтрольную семью дважды в год, а тут ревизоры стали приезжать каждую неделю. В актах стали появляться странные записи — например, “скосить бурьян на огороде”. И это в декабре!
Как‑то попросили меня открыть холодильник. И записали в документы: “детям не покупают фрукты и конфеты”. Может, просто надо было меня спросить, где они лежат? Я не храню плоды в холодильнике, а из‑за Ваниной аллергии сладости мы убираем подальше.
Эти проверки очень нервируют детей, особенно Катю, которая и так тревожна. А Даня постоянно спрашивает: “Мама, они меня не заберут?” Детей тоже вызывают на беседы”.
Вся эта нервотрепка кончилась тем, что на днях Марина Владимировна получила отказ в опеке: теперь она не может забирать сирот к себе. Мотивировка — “моральное истощение”. Проверяющие указывают на то, что в доме живут 18 собак (7 своих овчарок и 11 бездомных щенков на передержке), а на них требуются силы.
В этом году Дарья стала совершеннолетней и переедет учиться в Пензу. Дома останутся четыре человека. “Почему же я не могу спасти еще двоих или троих детей?” — недоумевает женщинакремень и уже готовит встречный иск в суд — оспаривать оскорбительное решение.
“Откуда у вас столько сил, Марина Владимировна?” — искренне интересуюсь я. А Челнокова только пожимает плечами: “На детей мне силы не нужны — я их черпаю из общения с ними. Новый ребенок — это новая вселенная, и изучать ее можно всю жизнь. Устаю только от непробиваемых чиновников — пока бьешься с очередным Змеем Горынычем, за дверью кабинета твой ребенок молочка просит. Но выхожу — опустошенная, — обниму, приласкаю, и “батарейка” снова подзаряжается. Так и живем!”
…Мы проговорили с Мариной Челноковой почти три часа. Кафе закрывается, пора уходить. Но, как выясняется, услышанное произвело сильное впечатление не только на меня. К нам подходит молодой мужчина, который ужинал за соседним столиком. “Простите, я невольно слышал, о чем вы рассказывали…” — признается он и… кладет перед многодетной матерью пятитысячную купюру. “Вот на реабилитацию Кати. Это от чистого сердца. Спасибо вам!”
Анастасия Кузнецова
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
