24 года в милицейских погонах

По образованию — историк, по складу характера — философ, по увлечению — фотолюбитель, по состоянию души — турист. При этом Сергей Голубев 24 года прослужил в милиции, в инспекции по делам несовершеннолетних. И до сих пор о нем с благодарностью и теплотой вспоминают сотни теперь уже взрослых зареченцев, а когда‑то подростков, которым он помог стать настоящими людьми.

Патриотичный перформанс

“Моему отцу Евгению Николаевичу Голубеву, окончившему знаменитую Качу (Качинское высшее военное авиационное ордена Ленина Краснознаменное училище летчиков. — Прим. ред.) в 1947‑м, “сталинскому соколу” — 92 года. Он автор десятка книг и стал для меня примером для подражания, — начинает свой рассказ Сергей Евгеньевич. — Родился я в 1952‑м в советской Эстонии. Это нынче прибалты взахлеб говорят об оккупации их Советами. Для их элит 1920—1940‑е — это “время независимости и эпоха расцвета”, а затем, по их разумению, пришел звероподобный СССР, разрушивший “прибалтийский Эдем”… При этом они напрочь забывают, что, лишившись источников сырья из России, промышленность Балтии оказалась неконкурентоспособной для Запада. “Оккупанты” же построили здесь фабрики и заводы и сделали из Прибалтийских республик “витрину социализма”!

Вместе с родителями помотался я по гарнизонам и военным городкам, пока в 1969‑м не поступил на истфак Ростовского университета. Студентом много ходил в туристические походы по всему Союзу. Очень запомнился случай после лыжного пробега на втором курсе. Идем мы с будущим профессором Сергеем Самыгиным по Ленинграду. На мне ветровка, шапка с помпоном и шикарные летные штаны с карманами. Замерзли от ветра, да и поесть охота. Спрашиваем у встретившейся женщины, где ближайшая столовая, а та в ответ: “Для вас, интуристов, через два квартала”.

Посмеялись мы, топаем дальше. Напротив — театр Комиссаржевской. Серега говорит, что там точно буфет есть. Но вход только по билетам ценою в рубль. Делать нечего, купили. Напились чаю с бутербродами — и в зрительный зал. Спектакль назывался “Коммунисты”. И вот кульминация: сидят большевики, обсуждают ранение Ленина, полученное на заводе Михельсона. С криком: “Пуля удалена!” — вбегает гонец, и революционеры встают и поют “Интернационал”.

Тут Серега локтем меня в бок толкает — вставай, дескать, это тогдашний гимн Страны Советов! Поднимаемся мы вдвоем из всего зала. А большевики тянут все куплеты до конца. И вслед за нами со своих мест постепенно поднимаются все присутствующие на спектакле, включая вип­ложи! Вот такой мы перформанс устроили!”

“Бешеный” фотограф

“По распределению я, как “пиджак” (лейтенант запаса, отучившийся на военной кафедре. — Прим. ред.), должен был идти в армию, но в последний момент все поменяли, — продолжает Сергей Голубев. — Мне предстояло ехать в одну из станиц Чечено­Ингушской АССР. Погожим августовским деньком выхожу из вагона на вокзале Грозного и слышу объявление по громкоговорителю: “Специалистам, приехавшим в республику по распределению, просьба собраться у билетных касс”.

Нас, учителей, отвели на ночь в общежитие местного пединститута. Утром посадили в кузов бортового грузовика — и в дорогу, в Знаменское. Пейзаж — закачаешься: вдалеке горы в синей маревой дымке. Невольно вспомнился Лермонтов. До места добрались поздним вечером, переночевали в сторожке.

Три года я преподавал историю, но понял сразу: как себя покажешь, так и станут к тебе относиться. От местных получил прозвище Ардончик. Дали его по названию здешней реки Ардон, в переводе — “бешеная”. Не из‑за характера, а из‑за того, что был я легок на подъем, в первые же недели облазил с фотоаппаратом все окрестности. А после первого года купил себе кинокамеру, на которую запечатлел и село, и его жителей, и учеников с учителями. Не так давно начал выкладывать все это в “Одноклассниках”. И тотчас с благодарностью отозвались почти все мои давешние знакомые.

А в Надтеречном районе — там, где я фотографировал, — в школьных музеях начали размещать мои материалы”.

Это судьба!

Отработав по распределению, я вернулся в Ростов и решил купить горящую путевку в Закарпатье. Цена — 100 рублей. В Ужгороде выходим из вагона, садимся в автобус — и на турбазу. Выглядываю в окно, у цветочной клумбы стоит девушка — закачаешься! Сразу мысль, мне б такую!.. И сказка стала былью!

Поселили‑то нас на одной турбазе. Зоя — та самая девушка — оказалась из Пензы. Тем же вечером мы пошли в ресторан “Скала”. И вот уже сорок с лишним лет мы с моей Зоей живем душа в душу.

Зоя не захотела жить на Дону, и пришлось мне лететь в Пензу. Первое впечатление от города — далеко на холме стоит телевышка, а вокруг сплошная зелень. Походил, посмотрел — маленький провинциальный город. Заречный меня тоже не удивил: обычный гарнизончик, коих я повидал достаточно.

Понравилось другое: лес и пара озер в самом городке, а значит, и грибы, и рыбалка. Здорово! На родственников невесты впечатление я произвел неоднозначное. Решили, что такой “козырный парень” здесь быстро заскучает…”

Ванна­невидимка и токсикомания

“Сложнее оказалось с работой, — вспоминает Сергей Евгеньевич. — В пензенском гороно отрезали — мест нет, но нет худа без добра: знакомый жены посоветовал пойти в милицию. Пришел я в отдел кадров, а там за меня обеими руками схватились. С высшим образованием в ту пору сотрудников по пальцам одной руки пересчитать можно было. Определили в инспекцию по делам несовершеннолетних — так с 1977 года переименовали детские комнаты милиции.

В инспекции я прослужил 24 года, дорос от старшего лейтенанта до подполковника.

Помню, приехал к нам начальник УВД генерал Иван Уланов. Мы отчитываемся: раскрыто столько‑то краж велосипедов… Иван Дмитриевич аж с места привстал: “Какие еще велосипеды? Мы в Пензе кражи ниже мотоциклов даже не регистрируем!”

А у нас в Заречном регистрировали все, начиная от кражи детских шапок, кофт и ботинок. И находили практически все. Помню, позвонили из управления строительства и сообщили, что с открытого склада пропала ванна. Дескать, несовершеннолетние ее умыкнули. Ванна не иголка: кто‑нибудь обязательно должен был видеть, как ее несли, по какой улице, в какой дом затаскивали. Город‑то небольшой, все словно на ладони. Землю носом рыли, безрезультатно. А весной, когда начал таять снег, пропажа и обнаружилась на том же самом складе. Пришлось руководству выговоры с нас снимать.

В 1986‑м “Пионерская правда” опубликовала статью про токсикоманов. Пришлось мне ходить по нашим учебным заведениям и рассказывать о колоссальном вреде этого зла для здоровья несовершеннолетних. И вдруг экстренно вызывает меня начальник милиции и с порога орет как резаный: “Это что ты им там понарассказывал? Как нюхать надо правильно? После твоей беседы школьник надышался какой‑то дурью, еле откачали!”

Я ни сном ни духом. Бегом в школу, где учится мальчик. Оказалось, что туда приходил врач, которому его руководство также поручило прочитать лекцию о вреде токсикомании. Вот он, как говорится, “в стихах и красках”, но без задней мысли и описал подробности того, как травятся “нюхачи”. Прослушав “инструкцию”, подросток пришел домой, вынул из портфеля учебники, пшикнул туда чем надо и засунул внутрь голову.

Дети “Рояля”

Не забуду и историю, случившуюся в нашем кинотеатре. Лишь на минуту кассирша отвернулась, как у нее украли пачку билетов. Как водится, завели дело. Сил потратили много, но вора нашли. Приезжает московский проверяющий, разговор доходит и до кражи билетов. Он в недоумении интересуется, сколько стоит “эта бумага”. Официальная цена всей пачки — 1 р. 20 коп. Чиновник только руками развел от непонимания. А кассирша‑то выплачивала из зарплаты штраф в 200 рублей.

Свежа в памяти и история с шестью подряд квартирными кражами — для Заречного случай небывалый! Задерживаем мы двух прогульщиков уроков, доставляем их в инспекцию, а дело было зимой. Эти двое наследили на полу предостаточно. Смотрю, а следы точь­в­точь как в ориентировке. Пришлось парням сознаваться.

Помню, через несколько лет после развала Союза пришла в Заречный телеграмма от руководства: “…в связи с ростом преступности возобновить работу инспекции по делам несовершеннолетних”. Так мы ее и не прекращали! Как работали у нас всем миром с трудными подростками, так эта деятельность и продолжалась. На педагогических консилиумах, в составе которых были и врачи, и педагоги, и милиционеры, решали вопросы по каждому отдельно взятому ребенку.

Не забуду историю, когда к условному сроку за драку приговорили нормального парня, выпускника, поступавшего в военное училище. С судимостью‑то его бы на порог вуза не пустили. Мы пошли навстречу, не стали писать в характеристике, что 17‑летний мальчишка оступился.

Помню и первую приблатненную группировку из шести подростков. У всех одинаковая татуировка — “проданные” на английском языке. Это значило — проданные родителями, обществом… Все из неблагополучных семей.

У лидера другой группировки была красноречивая кличка Мразь. Свои же товарищи его так прозвали, представляете, о чем это говорило?.. Но бились мы все равно за каждого. В том числе и за “детей “Рояля”. Так мы прозвали детей тех, кто в 1990‑х пил забугорный спирт Royal, сделанный невесть из чего. Всполошились мы потому, что в Заречном 6—7­летние дети начали красть, чего никогда ранее не случалось. Начали исследовать проблему, и выяснилось, что их родители в 1992—1999 гг. употребляли импортный спирт. Эти дети уже изначально были с нарушенной психикой, а если посмотреть дальше, то именно из таких запросто можно формировать гвардию любого Майдана.

Как со всем этим бороться? Мы вышли на городские власти с предложением занять несовершеннолетних. В то время, когда в Пензе во дворах повсеместно сносили хоккейные коробки, у нас начали ставить столы для настольного тенниса, турники, делать небольшие спортплощадки. Пристраивали мы своих подопечных и в военно­спортивные клубы, секции, кружки по интересам. Но не так — спихнул, и дело с концом. Постоянно были в курсе, как идут дела у пацанов, чем еще им можно и нужно помочь”.

Честь мундира

“Мы никогда не кричали о патриотизме, — говорит, глядя мне прямо в глаза, Сергей Голубев. — Мы просто работали, помня о чести мундира. А о какой чести можно говорить, когда сегодня в Интернет выкладывают видео, где сотрудник на камеру бросает в урну собственную форму или когда женщина в форме, извините, громко пукает. Как к таким людям будут относиться окружающие?

А чего стоят буквально сотрясающие страну скандалы о взяточниках в погонах! В наше время о взятках не могло быть и речи. За все годы моей службы имели место всего две истории. Первый раз подсунули небольшую шоколадку, в другой раз гражданин оставил бутылку шампанского — поблагодарил за найденный пропуск в закрытый город”.

Владимир Вержбовский