За более чем 70‑летнюю историю Советского Союза одна из тем, что негласно находилась под запретом, — работа тайной полиции Российской империи. Резонный вопрос — почему? Ответ на поверхности: многое из методов «голубых мундиров» тотчас взяли на вооружение ВЧК и другие силовые структуры сначала РСФСР, а затем и Союза. К тому же партийное руководство хорошо понимало — пусти исследователей в архивы, так они такого компромата нароют! Царская охранка считалась одной из лучших в мире спецслужб, а потому осведомителей из числа представителей различных политических сил у нее было пруд пруди. Достаточно вспомнить члена ЦК РСДРП, большевика и сексота охранного отделения департамента полиции МВД Российской империи Романа Малиновского.
Отличился? Держи премию!
И вот наконец‑то лед тронулся. Вышла в свет книга пензенского историка Александра Соболева «Пензенские жандармы. Сто лет на страже. 1817—1917». Издание вышло в рамках госпрограммы «Развитие культуры и туризма Пензенской области» про поддержке Региональной общественной организации краеведов Пензенской области. «Впервые жандармы (от французского gens d armes — вооруженный человек) в России появились как военное формирование гатчинских войск цесаревича Павла Петровича, — рассказывает Александр Николаевич. — А уже после войны 1812 года Борисоглебский драгунский полк переименовали в жандармский, который стал выполнять функции военной полиции.
В 1817‑м император Александр I утвердил указом «Положение для жандармов внутренней стражи», в котором особое внимание уделялось личным качествам кандидатов. Согласно новым правилам набора офицеров и нижних чинов требовалось «выбирать для сего исправнейших, способнейших и преимущественно служивших в кавалерии».
Высшим органом политической полиции стало отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии во главе с графом Александром Бенкендорфом, так озвучившим главную цель секретной службы: «Предупреждение и отстранение всякого зла».
«В 1828 году генераллейтенант Горголи ревизовал присутственные места Пензенской губернии и ему стало известно о пойманном рядовыми пензенской жандармской команды дезертире, промышлявшем в губернии грабежами, — приводит пример Александр Соболев. — Об усердии служивых генерал доложил лично Бенкендорфу, и тот приказал выдать отличившимся по 10 рублей ассигнациями. Спустя четыре года жандармы задержали на ярмарке воровку и получили по 5 рублей. А рядовых, нашедших на улице «совершенно пьяного мещанина с 500 рублями в кармане», приказом Бенкендорфа наградили 25 рублями — за добросовестность и честность.
В 1832‑м пензенские жандармы вышли на след фальшивомонетчика — часовщика Сигеля — и при попытке обменять две левые золотые монеты номиналом в 5 рублей взяли того с поличным. На квартире у него нашли станок для чеканки монет, а в отхожем месте штемпель для изготовления фальшивок. Выяснилось, что Сигель успел изготовить 15 монет».
Неблагонадежные и сексоты
В середине XIX века, как следует из отчета отделения, «брожение умов в Европе не поколебало ума России, масса еще не потрясена и находится в хорошем положении». Однако политический надзор и сыск в сурском крае не прекращался никогда. Так, штабофицер С. Глоба доносил: «За г. Салтыковым (писателемсатириком М. Е. СалтыковымЩедриным, в 1885—1886 гг. управляющим Пензенской казенной палатой. — Прим. ред.) я постоянно слежу и осмеливаюсь доложить, что он весьма неблагонадежного образа мыслей и вредного в политическом отношении нравственного направления. Он из тех, которые стараются привить мысль, ослабевающую верноподданнические чувства».
Еще в 1870‑х в Среднее Поволжье отправились более 2000 пропагандистов, а основными центрами работы революционеров стали Пенза и Саратов. «И в среде провинциальной интеллигенции постепенно начинают формироваться устойчивые группы, пока еще небольшие, но уже имеющие признаки партии — сплоченной политическими идеями организации. Появляются каналы доставки необходимой литературы, используется копировальное оборудование, а в переписке начинает применяться шифр.
Деятельность этих групп проходит в условиях строгой конспирации. А значит, и силовики должны были находить новые методы для борьбы с революционерами, — продолжает тему Александр Соболев. — В июне 1881 года жандармы раскрыли в Пензе кружок, члены которого распространяли «в городе и окрестных деревнях» революционную литературу. К дознанию привлекли 9 человек.
На свои сходки они собирались в помещении городского клуба и на квартире супругов Ивана и Ольги Лапиных. При аресте были обнаружены прокламации «Земли и воли» и куски кумача.
У писаря села Чемодановка Одинокова нашли книги антиправительственного содержания и революционные прокламации. На допросах он рассказал, что встречался на квартире у землевладелицы Варвары Оппель с исключенными семинаристами и вел с ними разговоры на запрещенные темы. Вместе с подпоручиком Котовым они хотели собрать с крестьян деньги на революционную деятельность и обсуждали, где можно выкрасть шрифт для подпольной типографии.
Дефицита в добровольных помощниках у жандармов не было. Так, некто Карп Соловьев сообщил, что наборщик типографии Василий Андреев и телеграфист Александр Подгорнов хранят у себя дома запрещенную литературу, которую получают из СанктПетербурга, Казани и других городов. Занимаются революционной пропагандой и состоят в переписке с неблагонадежными лицами».
Среди тех, кто всегда оказывался на шаг впереди, был подполковник Николай Бердяев, поработавший и в Пензе. «Будучи легким в общении человеком, он без труда находил общий язык даже с революционерами. Умел внушить к себе доверие, а своими суждениями, в которых порой либерального было больше, чем верноподданнического, ставил в тупик самых убежденных борцов с режимом». Это именно Николай Сергеевич склонил к сотрудничеству Сергея Зубатова, впоследствии «гения политического сыска, злодея, провокатора и реформатора одновременно».
«Мне передали в 1885 году, что Зубатова вызвал к себе тогдашний начальник московской охранки Бердяев, который предложил ему вступить в шпионы или быть высланным из Москвы, — вспоминал народоволец Михаил Гоц. — Зубатов рассказывал, что с негодованием отверг предложение, но на самом деле, вернее всего, тогда же начал свою доблестную службу». Ученик превзошел учителя, настрочив на последнего донос о проигрыше казенных денег, после чего занял его место, а Бердяева отправили служить в Пензу.
В советские времена школьникам, приходившим на экскурсию в краеведческий музей, всегда ставили в пример 17‑летнего революционера Николая Пчелинцева, казненного по приговору суда в арбековском лесу. Но никогда не говорили, что юный анархисткоммунист в свои лета уже участвовал в ограблении почты под Инсаром, присутствовал при убийстве начальника местного депо Сафаревича и был одним из наиболее активных деятелей пензенского подполья. Задержали Пчелинцева после убийства на станции Студенец унтерофицера Беляева.
О том, что времена стояли безумные, говорит следующая деталь: когда в Пензу на похороны застреленного боевикамиэсерами генерала Лисовского приехала его дочь, она, «увлеченная бунтарскими идеями, не только не переживала по поводу смерти отца, но даже радовалась его гибели от рук революционеров и надеялась, что жандармы их не найдут». Но губернское жандармское управление при помощи сонма секретной агентуры и аппарата осведомителей «сумело разгромить все значимые подпольные группы и ячейки, действовавшие в Пензе».
Наружное наблюдение проводилось силами сыщиковфилеров. Как правило, одного человека вели сразу два филера, менявшиеся время от времени. Особая каста — сексоты, посещавшие нелегальные организации и ежедневно рискующие собственной жизнью. «Порой их, чтобы не засветить, даже отправляли в тюрьму вместе с «товарищами» по партии, — рассказывает автор книги «Пензенские жандармы». — Одним из них был, к примеру, некто Константин Иванов, получавший за доносительство 50 рублей ежемесячно — зарплату учителя начальной школы. Но судьба провокатора сложилась трагически. Его задержали и доставили в полицейский участок. В камере Константин облился керосином из лампы и загорелся — у бедолаги обгорело три четверти тела. Он долго лечился. А когда к власти пришли большевики, провокатора расстреляли».
Пензенский Азеф
«В рядах тайной когорты сотрудников и осведомителей жандармерии был человек, роль которого в разгроме пензенского подполья трудно переоценить, — подчеркивает Александр Соболев. — Это Николай Никулин, учитель грамоты из Свищевки Чембарского уезда. Сексотом он стал после того, как угодил на нары за ограбление винной лавки в Золотаревке. Внедренный к анархистамкоммунистам агент Пятницкий с энтузиазмом взялся за дело. Уже через месяц Никулин сдал 18 самых активных участников группы. Чуть позже последовали массовые аресты эсеров.
Но с течением времени Николай Николаевич был взят революционерами под наблюдение. Свою роль здесь сыграл его подозрительный побег из полицейской части. Тучи сгущались…
Особый отдел департамента полиции решил вывести провокатора из‑под удара и рекомендовал Никулина Туркестанскому охранному отделению «для работы среди анархистовкоммунистов и эсеров». Калейдоскопом меняются города и оперативные псевдонимы: в Киеве пензяк работал под кличкой Южный, в Томске — как Осенний, в Иркутске — под номером 33.
«Авторитет Никулина был настолько высок, что, когда в 1910‑м планировалась поездка императора Николая II в Ригу, Николая Николаевича командировали в Швейцарию, чтобы оценить обстановку в среде революционеров за рубежом. За несколько недель пребывания в Цюрихе пензяк обзавелся нужными знакомствами и собрал сведения, которые высоко оценил товарищ министра внутренних дел Курлов.
Но чем успешнее работал Никулин, тем опаснее становилось его положение. Еще до Швейцарии эсеры вынесли ему смертный приговор. По всей империи они распространяли фото провокатора, по доносам которого разгромили подпольные организации в Пензе, Тамбове, Иркутске, Томске.
Николай принял решение начать новую жизнь. Под другой фамилией он по протекции департамента полиции поступил в школу прапорщиков, но планы нарушила революция. В 1918‑м пришлось возвращаться в родную Свищевку. Здесь его выбрали председателем волисполкома. Затем он работал в Москве главбухом треста «Моссукно». Арестовали его в феврале 1925‑го. И через год расстреляли».
Вместо послесловия
Когда вечером 28 февраля 1917 года в Пензу пришла телеграмма о низвержении старого строя, губернатор Александр Евреинов пригласил к себе прокурора окружного суда, полковника жандармерии и редактора газеты «Чернозем» Бориса Малкина. Вопрос один: стоит ли публиковать депешу в прессе?
Прокурор и жандарм были против. Зато Малкин патетически заявил: «…старый строй низвергнут, и никаким распоряжениям старой власти редакция подчиняться не станет». Номер вышел с текстом телеграммы.
Понимая, что история обратного хода не имеет, начальник жандармского управления Леонид Кременецкий распорядился выдать каждому из филеров по 50 рублей и приказал им немедленно уезжать из Пензы. Опасаясь огласки имен сотрудников и публикации секретных документов, генералмайор бросил в печь все шифры и бумаги.
«Зайдя в канцелярию жандармского управления, я увидел, что в одной комнате находился большой шар из пепла от сожженных бумаг, — рассказывал председатель следственной комиссии пензенского губисполкома В. А. Герман. — Такой же большой шар был на полу в другой комнате. Затем печь канцелярии была полна пепла от сожженных документов».
К вечеру генерал Кременецкий был доставлен в тюрьму. Выдать сексотов он отказался…
Владимир Вержбовский
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
