Жизнь в мастерской члена Союза художников России Сергея Шалаева одухотворенная! На стенах — пейзажи и портреты, но это из былого, а на подрамнике — почти законченная икона. В последние десятилетия именно иконопись стала главным смыслом жизни мастера.
— Сергей Васильевич, где прошло ваше детство?
— Родился я в мордовском селе Селище Краснослободского района. Село было большое, на 4 тысячи жителей, с 10‑летней школой. И всего в 40 км от Санаксарского монастыря, в то время в нем располагалось техническое училище. Дом у нас был скромный: соломенная крыша, печка-голландка, ни телевизора, ни холодильника. Нас было 4 брата. Всех нас приучили к работе — трудились мы на огороде.
Когда исполнилось год или два, бабушка крестила меня в храме соседнего села Каменный Брод. Таинства не помню, но запомнилось, когда я еще дошколенком был, как старушки (хотя, может, им и 50 не было) собирались на молебен, и я туда с бабушкой приходил. Я прикладывался к Евангелию, к кресту, а мне накладывали полные карманы конфет и пряников.
Бабушка любила меня по гостям водить. Я помню тот уют, теплоту, самовары, ходики на стене… Сейчас такой атмосферы даже в домах у пожилых нет. А какие те бабушки песни пели… Длинные песни, с распевами, одни заканчивают — другие подтягивают. Голоса какие!
Еще запомнилось, как бабушка о своей встрече с большевиками рассказывала. После революции они с родителями заехали в Рузаевку, а навстречу — люди в кожанках. Пьяные, матерятся, плюются… Вот такими она запомнила революционеров.
— Откуда у сельского мальчишки такая любовь к рисованию?
— Не знаю, может, в крови это было. Отец был отменным кузнецом, дед столярничать любил, из дерева что угодно мог сделать. Вот и в нас со старшим братом Алексеем заиграла эта художественная жилка.
Любил я нашу природу, любил лежать в траве и глядеть на проплывающие по небу облака. Впоследствии вся эта красота нашла отражение в моих работах. А после школы сначала брат, а следом и я поступили в Пензенское художественное училище.
Кстати, брат расписал немало храмов, в том числе и купола. Но три года назад его не стало…
А я после училища отслужил в армии, после демобилизации некоторое время отработал на заводе ТЭМ, а потом 20 лет преподавал в альма-матер — художественном училище. И только когда получил в художественных фондах мастерскую, ушел из преподавательской деятельности, стал заниматься чистым творчеством.
Честно скажу, если бы мне выпал шанс прожить жизнь второй раз — я бы снова выбрал профессию художника.
— Как произошел переход к иконописи?
— Все благодаря отцу Василию Клопову. Он раньше служил в Ижморе, а последние 10 лет — в Башмакове. 1 мая этого года он ушел из жизни…
Вот отец Василий и начал мне потихонечку иконы заказывать. А чтобы их писать, пришлось изучать каноны иконописи. «Канон» по‑гречески означает «правило». Эти каноны формировались на протяжении веков и были закреплены на Вселенских соборах.
Важно иметь в виду, что для иконы противопоказано так называемое изображение плоти — когда святой изображается реалистично, натуралистично. Если мы точно не знаем, как выглядел, к примеру, Николай Чудотворец, то иконописец не должен писать лик, как ему захочется. Поэтому существует правило, которое сложилось на основе воспоминаний людей, видевших святого при жизни и передавших эту память своим потомкам.
Большое значение имеет надпись на иконе, которая подтверждает, кто именно изображен. Без такой надписи икона считается незаконченной.
— Есть у вас какой‑то ритуал, что ли, когда вы приступаете к работе над очередной иконой?
— Конечно, обязательно читаю специальную молитву. Попоститься опять же надо, в храм сходить. Кстати, на писание икон меня в свое время еще владыка Серафим благословил, ныне покойный. Сейчас у меня уже не первый год в работе иконостас для Ахунской церкви. Работа пусть и медленно, но движется.
— А с чудесами вам доводилось сталкиваться?
— Смотря что называть чудом. Вот я видел в 2009 году, как мироточит икона. Это чудо? Думаю, да. Сейчас вот в Донбассе икона Богородицы Донецкой кровью мироточит, и понятно почему, когда вокруг такое творится…
Опять же, из личного опыта… До того как Югославия распалась на несколько государств, я трижды ездил туда со своими выставками. В 1998 году довелось побывать в монастыре Василия Острожского. Там же хранятся мощи святого и чудотворца, скончавшегося в 1671 году. И эти мощи остаются нетленными несколько веков, исцеляют страждущих. А над нишей, где покоятся останки святого, много лет растет дикая виноградная лоза. Никто ее не сажал, она сама каким‑то чудом там выросла. И по преданию, как что‑то должно случиться — лоза перестает плодоносить.
Как раз в 1998 году, когда я посетил монастырь, лоза не плодоносила. А на следующий год НАТО устроило бомбардировку Югославии, страна перестала существовать.
Яков БЕЛКИН
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
